10 февраля 2019 г. «Пресс-изба»

«Выехали, выложились»: интервью Данилы Медведева

Футуролог, председатель совета директоров КриоРус и лектор мастерской прикладной рациональности Зимней Летней школы рассказал о бессмертии, о шансах оказаться единственной цивилизацией в галактике и о том, в чем разница между ЛШ и ЗЛШ.

---

---

Старший редактор Пресс-избы Летней школы Антон Исанов: О чем была ваша лекция?

Футуролог Данила Медведев: Лично я рассказывал про модель реальных опционов. Это такой инструмент, который позволяет лучше принимать решения в условиях неопределенности. Когда мы принимаем решение поработать в проекте, устроиться на работу, поехать за границу поучиться или поработать и так далее, нам нужно соотносить вместе разные исходы и стратегии. Мы поступаем так, как нам диктуют традиции, родители, примеры друзей, что не дает сверхрезультата. Но при этом есть такие люди, как Стив Джобс, которые достигают совершенно фантастических результатов, начав с тех же стартовых позиций.

Мой тезис заключается в том, что правильно принятые и правильно оцененные решения, из которых потом следуют другие решения, окупаются, и человек через 20 лет оказывается в совершенно другом положении, чем все его одноклассники. В определенных моментах это не какой-то массовый инструмент, про который рассказывает Тони Роббинс или кто-нибудь еще. Это инструмент, который используют газовые и нефтяные компании, когда им нужно принимать решения: начинать вести разведку где-нибудь, а может, начать и потом прекратить, а что делать с этой скважиной, если она окажется не такая продуктивная, как хотелось бы...

И вот были разработаны специальные методы. Изначально в условиях финансового рынка, а потом применены к реальной деятельности. Они хорошо ложатся на прикладную рациональность — то, чем занимается наша мастерская и другие мастерские здесь. Это методы более правильного мышления, в том числе и количественные, когда человек может повесить «ценник» на некоторые свои решения и понять, что это ему вообще дает. Моя задача была познакомить учащихся с этим и показать другие инструменты.

Как выглядит опцион?

Опцион выглядит как бумажка, которая как бы дает право принять решение или совершить в будущем какое-то действие. Например, я иду учиться в Высшую школу экономики на магистратуру, но у меня есть право перейти с одной специальности на другую: с экономиста я могу пойти на математика. Это право так же опционно, как финансовый опцион: право что-то купить или продать.

Идея модели реальных опционов заключается в том, что чем больше у меня таких карточек, тем более гибко я могу себя вести: потому что я могу какой-то проект остановить, распродать, поменять жизнь и уехать в Индию... Или я могу это все не планировать, а принимать каждое решение в каждый момент времени. Но в таком случае сегодня я не могу принять то решение, которое позволит сделать мне хороший выбор в будущем.

Если я, условно, поеду в Гарвард, а из Гарварда перейду в Стэнфорд, а в Стэнфорде буду писать Ph. D (Doctor of Philosophy, Ph. D — ученая степень), а потом из Стэнфорда я пойду в какую-то компанию в Силиконовой долине — это цепочка выбора. Но в начале я делаю выбор «поехать в Гарвард». А можно вместо Гарварда поехать в Оксфорд в Англии. И, соответственно, тогда у меня будет другая цепочка.

Когда люди пытаются принимать эти решения, то практически всегда они принимают их от балды. Я знаю, я так сам принимал решение в какой вуз пойти.

Я пошел в Санкт-Петербургский международный институт менеджмента, потому что там не было экзамена по истории. Я не пошел в Финэк (Санкт-Петербургский государственный экономический университет), потому что там был этот экзамен. Так получилось в результате, что я пошел в лучшую в России бизнес-школу, но я в тот момент этого не знал и мне казалось, что выбор такой...

Во всех остальных жизненных ситуациях люди принимают решение от балды, а модель реальных опционов говорит, что не надо принимать решение так. Вы можете на несколько шагов вперед посмотреть, построить дерево решений, посчитать, сколько для вас это значит и понять, насколько выгодно вам будет быть студентом Гарварда с точки зрения того, сколько вариантов вам это дает.

Вы раньше бывали на Летней школе? Вам нравится?

Да, два раза. Летом 2018-го я участвовал в организации мастерской, а в 2017-ом году приезжал как лектор. Однозначно нравится. Нравится, что есть такая возможность попробовать преподавать новые интересные вещи и что для этого есть повод и место, и хорошо, что это теперь проходит и зимой. Лекция, которую я читал летом в 2017 году, касалась того, как влиять на мир, как управлять повесткой дня. Один из кейсов был о том, как сделать так, чтобы Летняя школа проходила зимой. Как можно это сделать и форсить идею, что Летнюю школу можно и нужно проводить зимой: нет комаров, что такие-то и такие плюсы. Вот прошло полтора года и это действительно реализовалось, воплотилось. То есть, вещи совершенно прикладные.

Чувствуете разницу между Летней школой и Зимней Летней школой? Не практическую, а, скажем, метафизическую?

Мне кажется, что Зимняя более серьезная, ориентированная на занятия и академическая. Она менее расслабленная, но в этом есть свои плюсы, потому что для каких-то задач это идеально подходит. То есть там, где присутствует «классная» работа, это очень хорошо, что есть четкий ритм и меньше отвлекающих факторов.

Другое дело, что зимняя версия короткая, но это тоже хороший формат — выехали, выложились. Мне так тоже нравится.

Хорошо. Давайте перейдем к тому, чем вы занимаетесь. Вы — известный футуролог. Я нашел в сети вашу статью о виртуальной симуляции Ника Бострома, в которой вы с ним не соглашаетесь. Почему вы считаете, что реальность лучше виртуальной симуляции?

Если я живу в симуляции, я хотел бы об этом знать, если это может повлиять на то, что со мной происходит. Вопрос в том, насколько полезно в это верить. Реальность все-таки первична, и, живя в реальности, мы можем влиять на то, что происходит, потому что у нас большая свобода воли, чем если мы находимся в симуляции. Я с трудом могу представить, как люди, разумные существа, могут перемещаться из реального мира в виртуальный компьютерный или обратно, но Бостром подразумевает, что в тех симуляциях, о которых он пишет, у человека нет выбора: он либо живет в реальности, либо оказался в этом виртуальном мире и не может выбраться из него. Потому что нам не предлагают прекратить симуляцию и оказаться в реальности.

В том институте, который Бостром возглавляет, есть интересные работы, в том числе и те, в которых я принимал участие. Последняя работа была посвящена тому, как оценивать количество инопланетных цивилизаций. Они посчитали их по-другому с использованием не точечных оценок, а линий, и, таким образом, предположение, что вокруг много цивилизаций, а мы их не видим, снимается.

Вполне возможно, что мы — единственная цивилизация в галактике, и это сообразуется с нашими нынешними научными знаниями и представлениями о том, насколько легко возникнуть жизни... И, возможно, что нам предстоит, как первым, туда идти и что-то с этим делать.

Это дает очень большой смысл, потому что имеет глобальное, не просто планетарное, но и вселенское значение. Об этом полезно помнить, чтобы расширять свою рамку и понимать, что проекты, которые каждый человек решает делать, они могут и должны быть большими. Нужно не ограничиваться каким-то своим маленьким проектом или своей семьей; можно и нужно думать о планетарных вопросах.

В этом чувствуется такое, коммунарское отношение к будущему, как у Стругацких, мол, что мы идем туда, где нас не было и где мы не были...

Сейчас есть еще большая задача: исправить научно-технический механизм. Мы понимаем, что это то, что надо исправить в рамках страны, отрасли, международного сотрудничества. Вопрос стоит не о том, а куда мне поехать учиться, а вопрос стоит о том, окей, вот если у нас глобальный кризис научной системы и системы образования, то как можно это исправить? Что мы можем сделать? Как можем поменять правила, по которым передаем знания и так далее.

Хорошо. Опять же по поводу планетарных замыслов: вы были соорганизатором митинга за бессмертие. И у меня вопрос такой: зачем нужно бессмертие?

Любой человек за свой биологический срок не может ничего достичь. Мы только к 40-50 годам начинаем понимать хоть что-то, а дальше у нас сил все меньше. Хорошо, если у нас общество так структурировано, что есть возможность чего-то добиться и передать. Но, в любом случае, этого недостаточно и человек мог бы сделать больше, если бы он жил дольше. Соответственно, уже это ставит задачу довести человеческую жизнь хотя бы до 150 лет. Но если мы это сделаем, то зададимся вопросом: а почему не больше?

Мы понимаем, что если человек способен к какой-то адаптации и самоапгрейду, то нет смысла ограничивать его движение и развитие.

В известной концепции космизма Николая Федорова есть идея — воскресить всех мертвых и заселить все планеты. А еще есть мысль о цикличности: вот мы родились, мы выросли и ушли, то есть, умерли. Бессмертие же предполагает, что некого окончания, цели — нет.

Я не думаю, что это представляет проблему для человека. У нас так работает мозг, что мы быстро перестраиваемся на новую обстановку и ощущаем короткие периоды времени. Поэтому смерть никого ни в каком случае не мотивирует и само ее отсутствие тоже не будет иметь никакого расхолаживающего эффекта.

Так можно рассуждать, если не брать в расчет религиозное мировоззрение...

Люди делают то, что делают, исходя из того, что произойдет в ближайшее время, а не в течение пятидесяти лет. Даже если кто-то думает, что он попадет в тот или иной вариант рая, все равно он большую часть своих решений принимает на основе других принципов. Ничего плохого не произойдет, люди не потеряют мотивацию, не станут внезапно лежать без дела...

Но есть же другой вариант помимо апатии — жестокость, разврат, насилие, распутство...

Я исхожу из того, что обратная связь наступает быстрее. Если кто-то делает что-то не очень хорошее и общество это осуждает, то человек получает обратную связь сейчас. А если общество относится к этому нормально и терпимо, то он получает обратную связь как нормально и терпимо. И вот эта идея, которая была сформулирована в виде Страшного суда или воздаяния, она не подтверждается современной психологией, потому что этика и психика человека не определяются именно представлениями о загробном мире.

Появятся ли будки самоубийств, как в Футураме, если мы будем бессмертными?

Я думаю, что да. Потому что у людей, пока мы не выстроим утопическое общество, будут оставаться проблемы, которые все еще существуют сейчас. Разумное отношение общества к эвтаназии должно развиваться. Мне кажется, что все проблемы, связанные с плохим настроением, депрессией и желанием уйти из жизни, мы можем решить не сложнее, чем проблемы, связанные со здоровьем в целом. Если человек сейчас понимает, что он хочет покончить с собой, то сейчас мы не можем ему помочь, а лет через 50 сможем. Тогда и эти будки постепенно отомрут.

Есть ли у вас какие-либо пожелания Зимней Летней школе?

Есть пожелание найти дополнительную глубину, которой нет летом, потому что та обстановка, которая здесь есть — люди все-таки не бегают постоянно на природе, а сидят и концентрируются. Хотелось бы в эту сторону посмотреть. Может быть, не случайно так получилось, что из всех мастерских, которые тут есть, это прикладная рациональность — люди, которым нравится думать, хотя здесь и «Танец» чувствует себя замечательно.

Антон Исанов, Альбина Ахатова, Андрей Ромашков