1 августа 2018 г. «Пресс-изба»

«Если вы что-то действительно хорошо делаете — это вдохновляет»

Адэль Мифтахова — научный сотрудник геологического факультета МГУ и автор блога об уходе за кожей Don't Touch My Face. Мы на Летней школе за то, чтобы быть и умными, и красивыми, поэтому мы пригласили Адэль прочитать лекции про нефть и «банки», а заодно узнали о геологии все, о чем раньше боялись спросить.

Корреспондент Пресс-избы Анна Притчина: Мы поискали в сети и нашли много твоих интервью про блог. Поэтому решили, что это будет первое, которое не про него.

Адэль Мифтахова: Это хорошо, спасибо.

Много спрашивают?

Да, в основном одни и те же вопросы. Вместо того, чтобы загуглить, спрашивают «Как тебе пришла идея завести блог?» Мне кажется, я отвечала на этот вопрос множество раз.

У нас примерно то же самое, но все-таки про науку. Как вышло, что ты стала заниматься нефтью?

Мне кажется, все сложилось довольно прозаичным образом. Мама меня отправила учиться на геологический факультет. Это был единственный год, когда мы поступали только по ЕГЭ (позднее в МГУ появился дополнительный вступительный экзамен ― прим.ред.) и я могла поступить со своими результатами либо на физический факультет, либо на геологический. Я выбрала второй, и мне в итоге понравилось. Просто повезло.

Ты говорила, что работаешь уже 6 лет, со второго курса — и сразу по специальности?

Я почти сразу стала работать в нефтянке. Я понимаю других геологов, которые не знают, что делать дальше. Мне же сразу было ясно.

А как попала в нефтянку?

Я с самого начала помогала на кафедре, за это даже немного платили. Затем работала в коммерческой компании. Не очень нравилось, но это была моя первая зарплата в 20 000 рублей, тогда для меня это были большие деньги. В итоге мне совсем перестало нравиться, я уволилась и уехала на стажировку во Францию. Провела там полгода, тоже геологом. А сейчас работаю в МГУ ― там же, где писала диплом. Науке нужно на что-то жить, поэтому мы делаем исследовательские проекты для нефтяных компаний. К нам стали приходить хорошие проекты и я подумала, а почему бы и не остаться.

Много таких организаций в России?

Чтобы занимались тем же — не могу сказать. Но нефтедобывающих и сервисных компаний довольно много. В Москве точно есть пара десятков. В крупных концернах тоже могут быть специальные отделы, которые занимаются исследованиями. Но вообще в России большинство нефтедобывающих компаний принадлежат либо Газпрому, либо Роснефти, либо Лукойлу. Формально существует много маленьких компаний, но многие из них принадлежат кому-то крупному.

Проекты, над которыми ты работаешь — долгосрочные? Ты говорила, что они могут быть рассчитаны и на 50 лет?

Да, хотя бывают краткосрочные проекты на год-два. Наш проект в МГУ довольно уникальный ― мы еще не скоро начнем добывать ту нефть, которую исследуем. Пока мы просто оцениваем, есть ли она, сколько ее, имеет ли смысл ее доставать, и какие методы можно для этого придумать.

Кому выгодно заказывать проект на такую далекую перспективу?

Про 50 лет я, конечно, немного преувеличила, но для таких исследований 20 лет – это небольшой срок. Просто сейчас у них есть деньги, поэтому они вкладывают их, чтобы и потом они у них были.

Ты ездила в экспедиции?

Нет, по-настоящему — только в рамках практик. В основном я работаю за компьютером. Я была на буровой вышке один раз в жизни — на учебной практике где-то в Краснодарском крае. Далеко не все геологи доезжают до объекта. Хочу когда-нибудь поработать на скважине, но пока не отправляют. Так что сижу за компьютером и копирую экселевские таблички. Во многом это тоже геологическая работа.

Что геологу делать на самой скважине?

Практически ничего. Геологи там бывают нечасто, обычно только буровики. А геологи приезжают, оценивают обстановку, говорят, из какого интервала нужно достать керн (длинный цилиндр камня). Породу таким способом добывать очень дорого, поэтому геолог должен прийти и сказать: «Вот 10-15 метров — достаньте мне, пожалуйста, вот здесь». А потом уезжает. Хотя это вполне можно сделать и не приезжая на скважину.

Что происходит дальше?

Дальше этот камень выбуривают и отправляют в лабораторию. В лаборатории от него отделяют еще меньшую часть. Дальше его могут перемалывать, насыщать газом или керосином, чтобы понять, сколько в породе пустотного пространства. Проверяют, потечет нефть по этому пустому пространству или нет, если пустоты изолированы друг от друга.

Как обстоят дела с геологией в России?

Понятно, что в нефтянку вкладывается очень много денег. Хотя другие ветви геологии тоже помогают ей ― например, палеонтология. Изучая живые организмы, мы понимаем, как они жили, в какое время. Если мы находим в залежах следы таких же организмов в другом районе, то понимаем, что там тоже может быть нефть. Есть необходимость и в смежных отраслях геологии. Руду добывают, золото, драгоценные камни. Сейчас, мне кажется, на подъеме геокриология. Она изучает мерзлоты. В зонах мерзлот тоже есть полезные ископаемые. Мне кажется, в ближайшие 10 лет такие специалисты будут очень востребованы.

Под заледеневшими породами ведь тоже есть нефть?

Да. В этих месторождениях разрабатывать нефть сложно и дорого. Но если мы добываем нефть там или на шельфе, то не платим никаких налогов, потому что это трудные разработки. А так платим очень большие.

В чем ценность академических, некоммерческих исследований нефти?

Любая наука чему-то служит. Нефтянка — прикладная наука. Она нужна, чтобы у нас было как можно больше энергетических ресурсов, добыча которых была бы эффективной. Мы стремимся прогнозировать, где сможем их добыть, а не бурить скважину наугад.

Но как исследовательский объект нефть уже хорошо изучена? Мы все знаем про нее?

Мы далеко не все знаем о нефти. Иногда мы совсем не можем понять, почему нефть появилась именно вот в этом месте. Такое действительно бывает: нефть есть, но совершенно непонятно, откуда она взялась и как сюда притекла. Мы бурим еще скважины, вытаскиваем еще камень, чтобы это понять, но пока только с определенной долей вероятности. А про нетрадиционные источники нефти мы знаем еще меньше. Нетрадиционная нефть — это та, в которой не работают классические способы разработки. Например, у нас есть месторождение, и есть определенный набор действий, который мы должны выполнить, чтобы изучить его. А в нетрадиционных этот набор действий вообще не работает, потому что там происходят другие процессы и сами они устроены по-другому. Поэтому приходится придумывать какие-то новые подходы — этим мы как раз и занимаемся в МГУ.

А почему бы не тратить больше усилий на то, чтобы синтезировать нефть, а не добывать?

Это происходит параллельно. Сейчас мы занимаемся и такими разработками. В нашем институте есть специальный отдел, но успехов пока анонсировать не могу. Пока это только исследования в самой начальной стадии.

Очень зацепило то, что ты сказала про солнечные батареи после лекции. Они действительно энергетически невыгодны?

Не совсем. Они просто не очень выгодные.На то, чтобы построить станцию, нужно потратить определённое количество материалов и сил. То есть, энергии. Но при этом не факт, что она произведет такое же количество энергии за такое же количество времени, сколько вы ее строили. Ну, вы потратили три рубля, а назад получили всего два. А еще они очень большую территорию занимают.

Какие тогда источники более актуальные?

Атомная энергия, мне кажется, самая выгодная. Станция занимает не так много места, но при этом производит огромное количество энергии. Такой здоровый кипятильник. Я не изучала этот вопрос глубоко, но у всех видов энергии есть свои достоинства и недостатки.

Теперь вопрос с социальным подтекстом: сложно ли женщине добиться успехов в нефтяной сфере, или стереотипы уходят в прошлое?

Мне кажется, что во всех геологических группах в университете сейчас учится примерно поровну мальчиков и девочек. И инженеров тоже примерно одинаково. Я бы не сказала, что у нас какое-то супер-равенство наступило, но и не скажу, что женщине намного сложнее. На высокую позицию выйти, да, сложно, но попасть в индустрию проблемы нет.

А как подростку, например, на этапе выбора карьеры все-таки объяснить, почему геология - это интересно и важно?

Кажется, большинство людей идет в нефтянку, потому что им кажется, что они будут зарабатывать там огромные деньги…

А на самом деле?

Далеко не всегда. По-моему, это такой большой миф, что все нефтяники много зарабатывают.

Это действительно очень распространенное убеждение.

В небольших региональных компаниях у инженеров-нефтяников, на самом деле, очень средние зарплаты. Есть просто огромный разрыв между простым инженером и главой компании. Так не во всех сферах. В IT, например, он гораздо меньше. А в нефтянке этот разрыв гигантский, то есть инженер может получать 30 тысяч рублей, а руководитель – 900 тысяч. И между ними может быть всего одна ступень.

Наконец, что вдохновляет тебя заниматься этой работой? Что для тебя самое главное?

Если честно, я не могу сказать, почему это классно. Я очень прагматичный человек, абсолютно не склонна к сантиментам. Да, в нефтянке можно начать зарабатывать хорошие деньги. Да, можно решать интересные задачи. Знаете, как у Садовничего спрашивали, почему он занимается математикой. Он говорил, что ему доставляет невероятное удовольствие решать проблемы. Вот тут — то же самое.

Я научилась решать задачи, и мне нравится их решать. Мне кажется что угодно начнет доставлять удовольствие, если вы научились это делать. Даже не обязательно это очень сильно любить. Просто, если вы что-то действительно хорошо делаете — это вдохновляет.

Аня Притчина