6 мая 2013 г.

Писатель Валерий Аграновский. Из книги о физиках Дубны

Предлагаем фрагмент из книги писателя и журналиста Валерия Аграновского «Взятие 104-го». Книга была написана в 60-х, но до сих пор может служить образцом научной журналистики.

...

Из книги «Взятие сто четвертого»

...

23 августа 1964 года утренние газеты сообщили, что в Объединенном институте ядерных исследований открыт 104-й элемент таблицы Менделеева.

Как потом стало известно, духовой оркестр заказан не был, а потому жители Дубны проснулись в то утро обычным порядком. Георгий Флеров и еще восемь авторов упомянутого открытия явились, как всегда, в лабораторию, надели синие халаты и приступили к очередным делам. Их сдержанно поздравляли коллеги, они сдержанно отвечали на поздравления.

Чепчики остались на головах.

Но хлынула пресса. Первой волной шли ТАСС и АПН. Получасовой разговор - сто пятьдесят строк живых подробностей. Потом пошли корреспонденты центральных газет. Срок командировки два дня. За ними наступила очередь толстых журналов, представители которых заранее, по телефону, заказывали номера в гостинице на неделю. Флеров по опыту знал, что еще должен приехать маститый писатель "делать роман"...

В Дубне даже москвич чувствует себя немного провинциалом. Я не был исключением. Еще на Дмитровском шоссе, в том месте, где кусок деревянной молнии показывает направление к физикам, мое сердце стало основательно обгонять секундную стрелку. Оно стучало в ожидании чего-то необычного и необычное пришло. Начался город - не дом, не два и не десять домов,- большой и красивый город в асфальте и в зелени, с тихими и таинственными улицами, прекрасными коттеджами, современными зданиями и чистым воздухом, не тронутым пылью. Пожилая женщина на велосипеде произвела впечатление кинотрюка. Любой человек с портфелем казался мне Понтекорво. Неторопливые походки, негромкая речь, интеллект в каждом взгляде...

Это был иной ритм, иной стиль, иной тон жизни.

В номере гостиницы на том месте, где положено висеть "Трем охотникам", я увидел тонкую гравюру. Была горячая вода. И когда вечером я увидел в ресторане официантку в очках, то принял окончательное решение больше ничему не удивляться. "Дядя,- скажет мне утром на улице трехлетний мальчишка,- давайте сыграем в протонную радиоактивность".- "Прости,- отвечу я,- мне некогда, в другой раз".

Кстати, прощание с физикой у меня состоялось лет двадцать назад. Между тем, собираясь в Дубну, я понимал, что знаменитые сто пятьдесят ядер нового элемента, полученные группой Флерова, не возвышаются горой в директорском кабинете наподобие ядрам французской мортиры в Историческом музее. В этом смысле многочисленным гостям Дубны не только нечего дарить, но даже и показывать.

Гостям показывали следы этих ядер.

Назвав свою фотолабораторию "кухней", Светлана Третьякова - один из авторов замечательного открытия - выложила передо мной на стол несколько обыкновенных стекляшек. С помощью микроскопа я с трудом разглядел на них черные точки в сиреневом овале. Это было все, что осталось от знаменитых ядер, . проживших три десятых секунды и развалившихся на куски.

И мне стало жаль физиков.

Как Бетховен, они были трагически лишены возможности "слышать свои произведения" - видеть то, чему посвящали годы труда, десятилетия жизни. Великий Томсон, которого коллеги называли просто Джи-Джи, открыл электрон, поставив блестящий опыт, позволивший ему как бы считать маленькие электрические заряды. Чуть позже ученые даже определили возможный радиус электрона - три десятитриллионных доли сантиметра. И, конечно, увидеть глазами частицу атома ни сам Джи-Джи, никто другой не умели. Да что электрон,- громадный атом, это солнце по сравнению с электроном-планетой, сам атом был надежно закрыт от взгляда гениального Резерфор-да, своего "отца", и существовал, как невидимка, лишь в воображении физиков.

Да, не многие профессии могли похвастать таким жестоким свойством.

Правда, говорят, Жолио-Кюри никогда не желал стать гномом, чтобы проникнуть в атом, и даже заявил об этом во всеуслышание. Наверное, и археологи никогда не стремились повернуть время вспять, чтобы собственными глазами увидеть Карфаген еще до того, как его разрушили. "Мы тоже не сумасшедшие",- сказал мне один из авторов 104-го. "Но простите,- возразил я,- вы можете представить себе антрополога, который удовлетворился бы следами неандертальца и отказался бы разговаривать с ним тет-а-тет?"

Мне по наивности казалось, что каждый физик по секрету от своих коллег все же мечтает забраться внутрь атома, чтобы собственными глазами увидеть протоны и нейтроны, собственными руками пощупать их и до конца разгадать тайну их взаимодействия и еще выяснить, нет ли у альфа-частиц, как у ангелов, маленьких крыльев, когда они вылетают из атома.

Увы, никто из авторов открытия не пожелал в этом признаться. "Если бы мне и удалось проникнуть в ядро,- серьезно сказал Виктор Друин,- я все равно проверил бы увиденное приборами".

Да, они, кажется, действительно не привыкли видеть то, что видеть им было не дано, как все мы привыкли не замечать земного магнетизма, хотя знаем, что он существует и действует. Впрочем, года полтора назад они все же проделали опыт: выпустили из циклотрона в воздух пучок ионов,- просто так, главным образом для того, чтобы посмотреть, как он выглядит. И были потрясены. У Флерова до сих пор хранится цветная фотография: острый светящийся кинжал, от красного до голубого - почти весь солнечный спектр.

Я тоже видел зрелище - мне разрешили глянуть через маленькое оконце внутрь циклотрона. Я ничего не понял, не успел понять, но я увидел воздух, горящий нежно-голубым пламенем, и ярко-красное зарево от раскаленного неона, и медные электроды - дуанты, отсвечивающие густым фиолетовым цветом... Это было ничтожно мало по сравнению с тем, что происходило внутри,- всего лишь крохотная картина из одного действия четырехактного спектакля,- но незабываемо. А потом, пока в циклотроне шла реакция, совсем в другой комнате я видел на молочно-матовом экране осциллографа электрические импульсы, оставляемые частицами ядер,- дрожащие зеленые полоски. Они принимали самые невероятные очертания. "Это элемент калифорний",- сказал мне лаборант, но я не мог не воскликнуть: "Это высотный дом у Котельнической набережной в Москве!"- "Нет, вы ошибаетесь,- поправил меня строгий лаборант,- это калифорний".

Утверждаю: природа несправедливо скрывает от человеческих глаз поразительную красоту процессов, происходящих в атоме. Я не хочу верить, что это навсегда. Мы знаем и о грозной, и о доброй силе, спрятанной в этих процессах, но нам больше по душе их внешний вид. И людям мало понимать, что из атомов состоит весь окружающий нас прекрасный мир,-они хотят видеть красоту каждой, пусть даже крохотной, частицы мира. Разве не заложен и в этом глубокий смысл того, к чему стремятся сами физики, раскрывающие тайны природы?

У Друина в руках кусок мела. Он стоит у доски и объясняет мне сущность спонтанного деления ядер, открытого двадцать пять лет назад Георгием Флеровым и Константином Петржаком. Я внимательно слушаю Друина - кандидата наук, человека серьезного и занятого и редко улыбающегося - и пытаюсь угадать, почему здесь, в Дубне, так терпимо относятся к журналистам.

– Даю аналогию, - говорит Друин. - Представьте себе роту солдат, идущую по мосту. Вам, должно быть, известно, что в ногу им идти нельзя: мост развалится. Но если солдаты будут миллионы раз, нарочно сбивая и путая шаг, проходить по мосту туда и обратно, у них однажды случайно все же получится "в ногу". Итог ясен. Теперь представьте ядро, в котором движутся протоны и нейтроны. Полный хаос, у каждой частицы свое направление. Но вот случайно из миллиарда различных комбинаций вдруг четко получается одна: частицы "идут в ногу". И тогда они пробивают ядро, разваливают его на куски. Это и есть спонтанное деление. Если вам еще не понятно, могу дать другую аналогию. Представьте: банка с жидкостью. Жидкость колеблется, и вдруг происходит выплеск. Одно из двух: или стенки стали ниже, или колебания больше. Почему - мы не знаем. Загадка. Можно еще и так. Можно представить себе тол, который неожиданно взрывается вроде бы от детонации - сам по себе, хотя детонацию мы не видим и зарегистрировать не умеем... Короче говоря, если по-научному, то спонтанное деление есть самопроизвольное деление ядер без вмешательства посторонних сил. Наша задача - создать условия, при которых такие случайности рождались бы чаще. В циклотроне...

Друин продолжает и говорит так, словно речь идет о живом существе. По его рассказу получается, что у ядра есть и сердце, и чувства, и характер, и даже настроение. Потом он рисует на доске кружочек: это ион неона, которым будут бомбардировать ядро урана. Уран - это еще один кружочек, и все это рисуется удивительно просто, почти автоматически, вероятно, в миллион первый раз.

А почему кружочки? Откуда он знает, что не крестики, не черточки, не трапеции или не спичечные коробки? Разве кто-нибудь когда-нибудь видел ион? Или ядро, размер которого порядка десять в минус тринадцатой степени сантиметров? Когда Резерфорд, открыв ядро, воскликнул: "Теперь я знаю, как выглядит атом!", он знал на самом деле, как он не выглядит, но не больше, так как больше человеку пока знать не дано. Резерфорд гениально понял, что атом - не примитивный шарик или тельце, а сложный, очень сложный мир. Но какой? К сожалению, человек может лишь условно представлять себе внешний вид атома или ядра, а если условно, то почему именно кружочек, а не, положим, восклицательный знак?

Вопрос этот, а скорее настойчивость, с которой он задается, может показаться праздным,- по крайней мере, для серьезных людей. Но Друин, очевидно, не показывает вида. Мы тратим с ним время на то, чтобы найти достойный ответ с достойными обоснованиями. Мы вспоминаем о человеческой интуиции и привычках, о законах симметрии, даже цитируем Брюсова: "И, может, эти электроны - миры, где пять материков", говорим об аналогии с Солнцем и Землей... Кстати, ведь именно так выглядела знаменитая планетарная модель атома, созданная Ре-зерфордом. Солнце-ядро, планеты-электроны - это выглядело красиво и понятно, просто и убедительно: модель завоевала симпатии современников. Но Резерфорд сам понимал, что атом, будь он действительно похож на солнечную систему, перестал бы существовать, потому что электроны, уподобясь спутникам и вращаясь по спирали, неминуемо упали бы на ядро. Резерфорд был вынужден прийти к такой модели, чтобы с ее помощью объяснить многие важные свойства атома.

Так как же он выглядит на самом деле?

– Между прочим,- вдруг произносит Друин,- ядра не круглые. Это мы главным образом для удобства. На самом деле они, скорее всего, имеют сплющенную форму или форму вытянутого эллипса.

Как вам нравится: не просто эллипса, но именно "вытянутого"! Это уже не просто другое видение по сравнению с нашим обычным, человеческим,- это иной образ мышления…

...

Если вы дочитали до этого места, значит текст вам понравился. Полную версию можно прочитать здесь

А еще имейте в виду, что на Летней школе есть:

Мастерская научной журналистики

Естественнонаучное отделение (ЕНОТ)

Физическая мастерская «105-й элемент»

...