31 июля 2018 г. «Пресс-изба»

Летняя школа: вопросы и ответы

Директор ЛШ-2018 Антон Будников и заместитель директора Яна Сергиевская о людях, о достижениях и разочарованиях, о сохранении и развитии проекта.

Корреспондент Пресс-избы Марьяна Петяскина: Чем вы занимаетесь в обычной жизни и как вы пришли к этому проекту?

Яна Сергиевская: Начинать придется мне. Антон оказался на проекте чуть раньше и в качестве участника, а я попала сначала в смежный проект ― школу научной журналистики «Русского репортера». Зимой перед своим первым сезоном на ЛШ я познакомилась с Гришей Тарасевичем и многими другими летнешкольниками. Это было в Москве, мы ходили на пары в течение всего зимнего периода ― и так я, получается, до школы включилась в сообщество.

А как давно это было?

Яна: Это было зимой 2013 года. Я тогда заканчивала университет, была пятикурсницей географического факультета МГУ, училась на кафедре гляциологии, изучала ледники. После 5-го курса у меня впервые за все студенческие годы не было практики, и я, наконец, смогла поехать на Летнюю школу ― и сразу приехала не участником, а директором мастерской «Гео-Гео». Так я «вошла в Избу и не вышла». На самом деле меня очень удивил тот хаос, который творится.

Мне казалось, что мы очень быстро этот хаос пофиксим, но вот мы уже 5-ый год пытаемся его укротить. Хаос все равно есть, но отношение к нему изменилось ― в хаосе рождаются многие интересные вещи.

Собственно, по окончании университета все работы я находила благодаря летней школе. Первая работа ― в журнале «Кот Шрёдингера», под главным редакторством Гриши Тарасевича. Потом я переходила в команды, которые устраивают научно-просветительские мероприятия. Сейчас я организую один из московских лекториев и редактирую тексты про здоровье. Оставила аспирантуру.

Антон Будников: У меня все несколько иначе, в первый раз я приехал на школу в 2012 году участником ― и меня как-то сразу завлекла организационная кутерьма. Тогда руководитель моей мастерской внезапно уехал и попросил меня остаться вместо него директором мастерской. Было вообще непонятно, что делать, но как-то все пошло-поехало. В 2013 году была похожая история: я снова приехал на школу, это как раз был первый год на базе «Волга». Тот же самый человек, Гриша Катречко, снова тут занимал одну ответственную должность ― отвечал за безопасность и ночные дежурства. Ему снова нужно было по каким-то причинам уехать, и он снова оставил меня вместо себя. Меня это все, видимо, испугало, и я решил в следующем году на школу не поехать. На самом деле, конечно, по другой причине ― это я так шучу. Основательно засосало меня уже в 2015 году. Это был второй год Яны, и она меня захантила на роль вождя квартирьеров. Мы заезжали на неделю раньше и готовили базу к открытию ЛШ. А дальше все ― я из Избы не вылезал. Хотя параллельно с этим я успел побыть директором мастерской ШНЖ. В большом мире я занимаюсь примерно теми же делами, что и Яна ― моя первая работа была в том же самом журнале «Кот Шредингера»...

Яна: Неправда, не первая, до этого ты был айтишником в детской больнице.

Антон: Да-да, я жил в Орле, работал там в городской поликлинике. Решил мигрировать в Москву, и так как был уже знаком с этим сообществом, как-то меня внесла река судьбы в журнал «Кот Шредингера». в команду, которая делает этот журнал и ЛШ. Несколько лет уже там барахтаюсь: просветительские мероприятия, издательская десятельность и т.д. А в этом году взял и позвался на роль директора ― меня выдвинули, я прошел все формальные процедуры, сообщество меня выбрало, и вот я сижу здесь и смотрю на вас.

Насколько я понимаю, у ЛШ есть некие идеологические принципы. Кем они формируются и продвигаются?

Яна: Это очень интересный вопрос. По-моему, и я, и Антон появились к тому времени, когда на сайт уже был вывешен манифест, который Гриша Тарасевич как-то породил. Был запрос прояснить, что есть Летняя школа. Собственно, сейчас это не идеальный, но наиболее близкий к реальности текст. В разделе «О нас» есть подраздел «Что-то вроде манифеста», там его можно найти. В нем перечислены какие-то принципы, их довольно много, но он не всеобъемлющий. Он достался нам в наследство.

Изначально было три школьных мастерских: МедО, ФизО и СоцО, потом появилось отделение журналистики ― оно было сначала школьным, кажется, потом стало студенческим.

Испокон веков существует традиция «вечерних директоратов». Все директора мастерских собираются каждый вечер и разговаривают. В первую очередь обсуждают бытовые вопросы: например, как выживать, если нам воду не привезли. Когда школа была совсем полевой, было больше бытовых вопросов, но людей было меньше, и, соответственно, больше времени на обсуждение каких-то идеологических, эмоциональных аспектов. Отцы-основатели, директора мастерских, участники, которые впоследствии стали руководителями мастерских ― все на протяжении пятнадцати лет об этом разговаривали. Благодаря тому, что каждый год мы стараемся переобсудить многие договоренности и пытаемся всегда пояснять, почему мы принимаем то или иное решение, сложилась традиция.

Сообщество имеет право разобраться, почему решение принято. Это самый главный принцип, наверное.

С момента, когда школа стала очень большой, возможность послушать каждого была утеряна, но в начале, когда в поле было 50 человек, а не 500, это было возможным.

Наша горизонтальная структура с элементами иерархии позволяет организаторам каждой мастерской быть частью актива ЛШ ― они осуществляют двустороннюю связь: разговаривают с руководителями остальных мастерских и с директорами, разговаривают с участниками. По-хорошему, руководители мастерских должны быть этими идеальными проводниками. Через них участники всегда могут передать свои взгляды, идеи и предложения, и случаи нововведений, придуманных летнешкольниками, у нас были. Так что пока у нас с Антоном нет никаких оснований переписывать манифест ― ничего лучше мы сказать не можем.

Антон: Собственно, сегодня мы попытались устроить эту встречу, чтобы поговорить про ЛШ ― возможно, у нас в головах бы зародились всякие мысли.

Кто занимается отбором мастерских, руководителей мастерских и по какому принципу происходит отбор? Они сами себя выдвигают, или ЛШ делает запросы?

Антон: Как правило все мастерские вырастают из самой Летней школы. Процедура такая: каждый год в конце декабря или в январе мы объявляем о старте кампании по приему заявок на открытие мастерских, и команды людей, которые хотят открыть мастерскую в будущем сезоне, составляют эти заявки. В них оговаривается, что они собираются делать, представляется команда организаторов и преподавателей, сколько они хотят набрать участников, каких целей они хотят достичь. Это делают все мастерские, которые будут работать летом ― не только новые, но и те, что работают уже много лет. Каждый год заявку рассматривает небольшая группа давних летнешкольников, у которых разный опыт, экспертиза и точка зрения. Они договариваются, иногда привлекают сторонних экспертов, разговаривают с мастерскими. Ни я, ни Яна в эту группу людей не входим: это было принципиальным решением ― оперативное руководство школы не рассматривает заявки.

Яна: Наверное, условно можно сказать, что мы ― «исполнительная власть», они ― «законодательная». В эту «компетентную группу» входят три отца-основателя ― люди, которые делали школу в предыдущие годы, бывшие директора и разные люди с компетенциями в области образования. Это экспертная группа, оценивающая заявки с содержательной, идеологической и бытовой точек зрения ― насколько команда готова взаимодействовать с остальными мастерскими и людьми, сможет ли выдержать наши условия. Бывают сложности в коммуникации с мастерскими ― тогда мы садимся и разговариваем. Некоторые мастерские все лучше и лучше встраиваются в сообщество, некоторые все чувствуют с первого раза и просто продолжают расти, некоторые проходят только один раз и больше не открываются. В этом нет ничего страшного ― у нас есть процедура обновлений, которая позволяет делать и сообщество на уровне персоналий, и программу на уровне содержания очень гибкой, легко обновляющейся.

Какие факторы могут повлиять на то, чтобы выдвигающейся группе отказали в участии? Что, на ваш взгляд, противоречит принципам ЛШ?

Антон: Совершенно точно противоречит любая политическая направленность или пропаганда.

Яна: На вопрос отвечать сложно, потому что это плохо формализуемые вещи. Ни я, ни Антон в этом году не участвовали в обсуждении мастерских в этом сезоне, потому это отдельный разговор с группой «Открытие мастерских», которая это делает.

Антон: Мы все равно можем назвать то, что точно отсечет мастерскую. Например, лженаучная направленность ― вряд ли на ЛШ появится мастерская гомеопатии, это сильно противоречит академическому знанию. У нас есть мастерские, тематики которых не представлены в академической среде, но так или иначе круг изучаемых ими вопросов актуален или имеет место в традиционной системе знаний.

В общем, ЛШ вне политики, не придерживается политических взглядов как таковых. Участники могут иметь какие угодно политические взгляды, но это не должно касаться ЛШ.

Яна: У нас в повестке нет политики, религии. Это просто не принято обсуждать ― мы толерантны.

Опишите ваш типичный день на ЛШ?

Яна: На самом деле нужно уточнить...

Антон:

Бывает ли типичный день на ЛШ. (смеются)

Яна: Да! Но все же, например, в прошлом году типичное начало моего дня было таким: меня все будили ― что-то произошло, приехал мусоровоз, «дай денег». В этом году все финансовые вопросы я передала Антону, теперь будят его. Так вот, «типичный день». Я просыпаюсь, звоню в диспетчерскую.

Антон: Это единая дежурная диспетчерская служба Кимрского района Тверской области, оперативный орган администрации района. Лагерь большой, и все службы ― пожарные, полиция ― о нас помнят, и мы им сигналим о том, что мы живы-здоровы, никаких происшествий не было, а они нам рассказывают, например, про погоду.

Яна: Соответственно, я им звоню, выползаю на завтрак, съедаю кашу. В это время обязательно появляется какое-нибудь развлечение. Но Антона дергают больше, как мне кажется. В первой половине дня мы разгребаем текучку, во второй половине стараемся посмотреть, что будет завтра и послезавтра, сделать что-то на перспективу. В 22:00 ― директорат, перед этим ― планерка Пресс-избы. В районе полуночи это все заканчивается, потом я еще с кем-нибудь веду беседы, в 2-3 часа ночи ложусь. Иногда в 5, если что-то ночью случается.

Антон: Мой день, в принципе, похож на Янин. Просыпаюсь, завтракаю, а дальше меня подхватывает поток вот этого всего и куда-то несет. Каждый день что-нибудь новенькое. Строители делают беседку, кто-то устанавливает пожарную сигнализацию, мусоровозы, хлебобазы, продукты разгрузить, не работает лампочка, нужно что-то купить, поставить технику, где, кто... «Я тебе денег принес», договор, «а у меня школьник палатку промочил», «а где ключи от пятого склада»...в таком духе. Вчера грустили школьницы, пытался их развеселить. Попросил СоцО нагрузить их трудотерапией ― ходили таблички вешали. Они скучали: провели две недели на других мастерских, друзья разъехались, а они перешли на ШНЖ и ― скучашки. Автобусы провожали, грустили, ходили потом по лагерю, плакали.

Яна: Даже такие штуки нам прилетают.

Антон: Да, подходят ко мне летнешкольницы, которых я знаю уже пару лет и плачут: «Антон, нам грустно». Я: «Что случилось?», они: «Скучаем». Ну вот что с ними делать?

Опишите случаи, которые вас выбивали из колеи на школе, если такие были. Вопрос про вашу «руководительскую уязвимость».

Яна: Меня давеча Антон обидел. Можно расскажу? (Антон кивает). Если вкратце: меня и еще одну девочку укусила оса. Эту девочку Антон пожалел, мне же сказал: «А ты сама заживешь». Было на самом деле очень обидно — мало от кого ждешь заботы, и когда даже Антон не жалеет, не предлагает свои «традиционные объятия» — грустно. Вообще обниматься бесценно.

У меня нет прям традиции, но когда я в хорошем расположении духа, всех начинаю заслуженно хвалить.

В общем, меня этот момент выбил из колеи, появилось ощущение, что у меня за спиной никого нет, ощущение отсутствия опоры сильно выбивает. Давай ты теперь, Антон.

Антон: Я вот думаю: не могу представить, что меня может выбить из колеи. Не потому что я такой железобетонный и несгибаемый — мне кажется, что я постоянно выбит из колеи, у меня какое-то неясное состояние сознания. Не знаю, что делать, постоянно в метаниях — видимо, натура такая. Безусловно, бывают достаточно серьезные происшествия: конфликтные ситуации, концептуальные разборки, которые не вылечить коротким разговором. Сразу начинаешь об этом думать: как, зачем, почему.

Сложно принимать важные решения, в одиночку это вообще невозможно делать на ЛШ.

Ходишь, собираешь мнения, про текучку и бытовуху забываешь совершенно, ходишь, как в воду опущенный. Такое мне, конечно, не нравится.

Что вы считаете вашим личным достижением на ЛШ, самым значимым действием для школы и для себя?

Антон: Лирическое отступление: помимо всех рабочих групп, у нас есть достаточно важный орган, Совет Летней школы, который принимает важные стратегические решения. Именно он выбирает директора, например. В настоящее время в нем состоит 38 человек. Когда несколько месяцев назад я выдвигался на роль директора, я написал, что мне хочется сделать так, чтобы этот школьный сезон был не хуже предыдущего — предыдущий был хорошим, а для меня, наверное, лучшим. Хотелось, чтобы школа просто состоялась, чтобы не было дурных происшествий. Хотя бы то, что она сейчас проходит, можно считать большим достижением, а все остальное — мелочи жизни. Главное, чтобы школа была.

Конечно, хорошо, что ЛШ развивается, что мы улучшаемся, но самое важное ― то, что она продолжает существовать уже в течение 15 лет.

Яна: Сначала про Антона скажу. Пять лет назад я пришла в Избу, и мне показалось, что там сплошной хаос. Даже слова «Изба» тогда не было, не было такого актива, который «обслуживает» ЛШ. В один из первых годов я сформулировала такую мысль: «Когда ЛШ поставит бытовуху на поток, у нас высвободятся ресурсы для чего-то большего». Абсолютная заслуга Антона в том, что за последние два-три года «бытовуха встала на поток». Мусор, вода, электричество, огромные пачки документов, которые мы возим по всем окрестным инстанциям — никто лучше Антона с этим не справляется, не знает лучше него все выключатели и ночные прожекторы в лагере, где прикрутить пожарный рукав и как на него надеть брандспойт. Антон владеет всей самой актуальной информацией, он на связи со всеми инстанциями — ОИЯИ, со всеми местными службами. Это бесценно.

Теперь про меня. Я третий год мучительно принимаю сложные решения — я собираю Избу, штаб, который делает бытовуху. Одна из наших основных задач как директоров, как исполнительной власти — техническое обеспечение базы и всей школы. У нас есть команда людей, которые в течение всего сезона делают простые бытовые вещи, пока мастерские учатся. Изба — пространство, где сидит команда организаторов. Эти люди не входят в Совет, часто это новые люди. Мы с Антоном третий год работаем в паре, и то, как мы в этом году запустили Избу — абсолютный успех, потому что мы из нее можем выходить. Мы там не нужны, пока не произойдет что-то сверхъестественное. Такое случается — и бытовое, и не бытовое, но Изба в этом году работает бесперебойно. Это очень ценно.

Один из ярких показателей того, что в Избе все хорошо: туда «начался конкурс», люди хотят попасть туда работать.

Мы не всех берем, потому что будет страшно, если эта команда не будет работать как единый организм. Это комьюнити-менеджемент в чистом виде; это микросообщество взаимодействует со всеми, поэтому очень важно, какое оно. Сможем ли это воспроизвести мы или кто-то после нас, я не знаю, но в этом году все отлично. Мы понимали механику Избы и довольно быстро набрали команду. Также я инициировала проект «Пресс-изба» и очень им горжусь.

Да, расскажи про это. Зачем нужна Пресс-изба?

Яна: Мы понимаем, что писать про школу нужно, нам хочется, чтобы про школу писали хорошо: иногда с юмором, иногда серьезно, иногда про дело, иногда про досуг.

Про ЛШ очень сложно писать, особенно когда ты вовлечен во все процессы — выходят либо экзальтированные вопли, либо что-то сухое и бессодержательное.

Также очень сложно выбрать тон: хочется показывать, что мы все за равенство, но страшно скатиться в панибратство и жаргон, не хочется уходить и в бюрократический тон. Потому тон, в котором говорит ЛШ с миром — достаточно сложная вещь. Думаю, отчасти из-за этого в предыдущие годы проваливались попытки назначить человека, который бы писал о школе: ты сидишь в Избе, ты занят всей бытовухой. Когда в этом году мы подавали заявку на президентский грант, который мы в итоге выиграли, помимо того, что мы и так собирались сделать, мы прописали, что за летний период мы обязуемся написать не менее 150 публикаций о ходе реализации проекта.

Антон: На самом деле там намного больше всего. Это целый проект, в котором большая часть финансов и работ отводится на косметический ремонт помещений, строительные работы. Это грант Президента Российской Федерации на развитие гражданского общества, предоставляемый Фондом президентских грантов.

Яна: Это конкурс для некоммерческих организаций. Мы в заявке написали то, что мы хотим, чтобы наша школа существовала, а наши бытовые условия становились лучше. Как мы уже сказали, про школу писать сложно, и мы стали придумывать, как это делать. Сначала я вообще хотела сделать мастерскую с названием типа «Редакция Летней школы», но меня резонно отговорили: Гриша Тарасевич сказал, что мы не будем никого учить, мы будем работать и тем самым обманем участников, которые приедут получать знания — они едут на мастерскую, а не в коворкинг. Так мы пришли к компромиссу: это будет административная единица, еще одна сущность, обеспечивающая сопровождение ЛШ информацией. Было очевидно, что если мы набираем много людей, нужно будет дать им пространство, и поэтому мы сделали Пресс-избу. Комната Пресс-избы — это залог того, что проект зажил, потому что у людей, которые хотят писать и снимать, есть свое место.

Вообще все на школе само находит свое место, начинает жить. Вот мастерские — у них есть корпус, есть бережок, они там живут своей жизнью. У Избы до того, пока администрация не стала сидеть в одном пространстве, разговаривать друг с другом и осуществлять совместную деятельность, все было разрозненным, а как только появилось свое место, эта Изба, все встало на свои места. С Пресс-избой то же самое. Моя заслуга лишь в том, что я инициировала этот разговор, собрала команду, договорилась, что они будут работать в этом помещении четыре цикла. Приехала команда и работает. Все у них хорошо: они ищут, развиваются, и то, что я должна вовлекаться в эту жизнь минимально — очень ценно.

Есть ли у вас еще какие-то мысли о нововведениях?

Яна: Мы хотим Зимнюю школу.

Антон: Да, мы ее скорее хотим, чем не хотим. Что-то такое уже было в истории проекта, это называлось «Флеровские чтения». Это была конференция на несколько дней, тоже проходила в Дубне. Перед этим сезоном мы снова начали думать о зимней школе в Москве, забросили клич, но сообщество не отреагировало так, чтобы мы взялись за реализацию.

Яна: Надо, кстати, сказать, что какие-то мастерские делают интенсивы зимой. Администрация школы ничего не придумывает, она наблюдает и улавливает запрос. Чем лучше и быстрее мы это делаем и отвечаем, тем школа успешнее. Мы — медиаторы. Знаю, что в этом году у мастерской АнДан была зимняя школа, что в июне прошло два интенсива от мастерской иллюстрации и мастерской прикладной рациональности в деревне Flacon. Это подтверждает, что запрос на межсезонную активность мастерских есть.

Антон: Примерно со второй половины ноября мы начнем об этом думать.

Яна: Думаю, это наш следующий шаг. За последние два года школа наполнила весь год — появились регулярные лекции в университете «Республика», появились наши более масштабные встречи — например, «Школа координаторов», на которой мы обсуждали как будем делать школу в этом году. В мае мы сделали однодневный городской фестиваль «Летняя школа в Музеоне».

Думаю, это будет продолжаться, так как школа выплескивается за пределы летнего месяца и этой базы.

Как именно это осуществить, мы пока объявлять не готовы, потому что нужно провести еще много разговоров со всеми, с Советом, чтобы всерьез говорить о наших перспективах.

Антон: Нам есть над чем работать — еще на этой базе много чего можно сделать, улучшить. Моя мечта: чтобы у школы появился дом в Москве, какой-нибудь офис. Сейчас у нас нет места, в котором мы могли бы собираться. Есть наши дружественные площадки, с которыми мы договариваемся заранее о мероприятиях, но существуем там «на птичьих правах». Хочется свой дом, где будут лежать наши архивные документы, куда в любое время можно будет прийти и встретить своих.

Яна: Есть еще такое соображение. Никакой материальной мотивации прийти сюда, взять себе какую-то задачу и потом в одиночку ее выполнять, не существует. Поскольку зарплаты здесь нет, все участники, вовлеченные в организацию, ищут другие мотивы.

«Над школой никто не хочет работать в одиночку» — это формула, которая позволяет более эффективно работать.

Хотите что-то сделать — найдите себе компанию, сверьтесь в своих единых порывах и дальше вы будете встречаться в барах, находить места и возможности, переписываться по ночам. Когда у людей появляется желание совместно что-то делать, подпинывая друг друга, напоминая о дедлайнах, иногда расстраиваясь, откладывая, прокрастинируя. Золотые времена ЛШ были тогда, когда на Сретенке в Москве был клуб «Zavtra», подвальный андерграундный бар, где с большой долей вероятностью, придя туда вечером, ты бы встретил летнешкольника. Это не заседание — ты просто «за жизнь трепешься» и обсуждаешь школу. Это место, где ты будешь неформально, случайно, когда тебе удобно обсуждать школу, можно считать следующей мечтой. Хочется иметь свое пространство круглый год.

Есть ли у вас выходные во время сезона и нужны ли они вам?

Яна: Есть выходные «если уже совсем приперло». Первый директор ЛШ, Алесь Серкин, говорит так: «С момента, когда я перестал быть директором ЛШ, у меня осталась одна важная миссия: я приезжаю на школу как преподаватель, но иногда беру директора за ручку и вовремя увожу его с территории лагеря, чтобы он не натворил чего». Да, иногда мы уже настолько приходим в состояние усталости, напряженности, нервозности, что «директора нужно увести», положить в палатку за территорией лагеря, отнять у него все рации и телефоны, заставить выспаться и таким образом спасти школу.

Антон: Если отвечать прямо на вопрос: у меня за последние две недели не было ни одного выходного. Помню, что был день, максимально похожий на выходной, когда я лег спать довольно поздно и вся Изба охраняла мой сон. Во время завтрака мне снова кто-то позвонил, но прибежала Яна, отняла у меня рацию, отняла телефон, приказала спать.

Скажите что-нибудь летнешкольникам.

Яна: Заботьтесь друг о друге.

Антон: Улыбайтесь и не стесняйтесь обниматься.

Марьяна Петяскина